Принято считать, что народные выступления в далеком прошлом происходили где-то далеко от наших северных мест - в центральной России, на хлебном юге, на Урале. Мы помним о Крестьянских войнах Ивана Болотникова, Емельяна Пугачева, а наши края воспринимаем как место ссылки участников тех событий. Еще мы гордимся тем, что на наших землях не было крепостного права, а значит и больших поводов для бунтов у наших предков — «свободных» государственных крестьян — не было. Но, оказывается, что порой вовсе не нужен какой-то особый повод для того, чтобы «из искры возгорелось пламя». Были времена, когда и на нашей северной земле искры тлели, едва не вспыхнув пламенем новой крестьянской войны. А поводом стали обычные 38 копеек серебром…

В XIX веке территория современного Плесецкого округа входила в состав нескольких уездов двух соседних губерний. Северная часть относилась к Архангельской губернии. Территория южнее линии Дениславье-Шардозеро-Ундозеро-Кожозеро — в состав Каргопольского уезда Олонецкой губернии. Именно здесь, на землях по Онеге и Моше, однажды прокатилась волна крестьянских выступлений.

После оживления экономической жизни, связанного с событиями Отечественной войны, с началом царствования Николая I, в стране наступил определенный экономический застой. Юг и другие наиболее заселенные районы страны сотрясали холерные протесты, среди удельных крестьян начиналась волна «картофельных бунтов». Чиновники заставляли выращивать этот новый, не знакомый крестьянам «заморский» овощ, но, как водится, не помогали, не знакомили их с технологиями обработки земли под картофель, со способами хранения и использования, не обеспечивали семенным материалом. Это приводило к повсеместным массовым отравлениям, и как следствие — к саботажу и недовольству народа.
Ситуацию в стране усугубила, так называемая «реформа Киселева», затронувшая в большей степени государственных крестьян, к которым относились и жители наших северных земель. В 1837 году было создано новое Министерство государственных имуществ, которое и возглавил П.Д. Киселев. Этому министерству передали попечительство над государственными крестьянами и поставили одну из многих задач: улучшить жизнь крестьян и урегулировать «картофельный» вопрос. Реформа стартовала….

В августе 1840 года появляется царский указ, предписывающий крестьянам в обязательном порядке высаживать картофель и выделять под эту культуру для общественной запашки значительные территории. Более того, правительство требовало формировать гарантированные запасы семенного фонда, чтобы исключить голод во времена неурожаев. Цели у реформы были благие, поэтому, очень быстро была создана новая властная структура. Волостные головы и писари получили дополнительные полномочия, появилась служба контроля за исполнением указов. Всех причастных одели в новые мундиры, или «кафтаны», как их по старинке называли необразованные крестьяне. А содержание чиновников в новых мундирах возложили, конечно же, на сельскую общину.

Как часто случалось, местное чиновничество не разъяснило отсталым крестьянам сути преобразований, среди сельского народа поползли разные слухи. Крестьяне были уверены, что таким образом их хотят закабалить, а картофель заставляют выращивать, чтобы всех отравить и уморить. 

В начале 1842 года в мошинской деревне Аксентовская по распоряжению Каргопольского управления государственными имуществами было проведено общее собрание представителей всех волостей, расположенных близ реки Моши и Мошинского озера. На собрании, помимо новости о выделении десятины земли в семенной фонд, и было объявлено о сборе с крестьянских домохозяйств по 38 копеек серебром за 1841 год «на содержание волостных органов управления».

Что такое 38 копеек во второй четверти 19 века? Судите сами: пуд (16 кг) ржаной муки стоил около 2 рублей, пшеничной — 3 рубля, пуд говядины — в пределах 4-5 рублей, пуд сливочного масла — 10-20 рублей. 10 фунтов сахара (1 фунт равен примерно 400 гр.) можно было купить за 16 рублей. Теленок стоил 3 рубля, а лошадь — 60. Тринадцать рублей ассигнациями в неделю (а это раза в два дешевле, чем серебром) мог заработать нанятый работник на косьбе. На первый взгляд, 38 копеек — это немного даже для обычного крестьянина. Но это были их, кровные, потом заработанные 38 копеек!

Крестьяне тяжело повздыхали, потоптались, ломая шапки в руках, подумали... и отказались платить. Так и заявили новым начальникам в незнакомых «кафтанах»: «во-первых, на сей сбор общество не сделало никакого приговора, а во-вторых, что головы, писаря и прочие должны служить, как и прежде водилось». Стало быть, пусть и «кафтаны» писаря себе сами покупают, за свой счет, тогда и новый сбор не потребуется.

Олонецкий губернатор Повалошвыйковский осерчал на такие слова крестьян и немедленно приказал «учинить следствие» на местах, зачинщиков выявить, мужикам «внушить», а деньги собрать. Уездное начальство прибыло, но крестьяне молчали, не сдавались, «зачинщиков» не выдавали. И 38 копеек не платили.

В конце марта 1842 года губернатор прямо из Петрозаводска направил на Мошу чиновника особых поручений с особыми полномочиями. «Внушения» крестьянам о выплате и семенном фонде продолжились. «Внушал» федовским да аксентовским мужикам и становой пристав, и земский исправник, и управляющий Олонецкой палатой государственных имуществ, и сам Кирьяков (тот самый «особый чиновник») со своими служивыми. Но дело не двигалось.

Становой пристав докладывал жандармскому управлению с берегов Моши о результатах собрания в одной из деревень: «Когда собралось их (крестьян) более 50 человек, вдруг они решительно и все единогласно закричали: не платили и платить не будем, что было, то все плачено. Видя, что убеждения на это не имеют места, мы оставили их без надежды, обещая им, что они подвергнули себя суждению следственной комиссии и выдают себя прямо упорствующими бунтовщиками против власти. Они на это подтвердили: «что будет, то будет». Более того, в Аксентовскую со всех деревень по Моше начал подтягиваться недовольный народ.

В начале апреля Кирьяков попытался арестовать самых активных зачинщиков. В ответ на это крестьянин Субботин заявил: «Никого под стражу не дадим, никого у нас не возьмете». И не взяли! Более того, крестьяне не позволили даже составить реестр участников собрания и заявили, что не надо им никого, даже «самого министра», и что всю волостную службу они сами будут «исполнять без денежных сборов, без жалованья, без особых кафтанов, всяк сам за себя…». А 38 копеек они будут согласны выплатить тогда, когда «сам государь император даст о том печатный указ». С тем и ушли с очередного собрания.

Более того, крестьяне сами решили давить на уездную и губернскую власть: в конце апреля они собрали сход, выбрали мошинского мужика Андрея Плакидина делегатом, и отправили его с жалобой к самому царю! В жалобе указали, что сверх податей с них собрали 38 копеек и по четыре четверти овса «на неизвестный обществу предмет». Становой пристав пытался под Вытегрой перехватить делегата, но не смог, Плакидин добрался до Петербурга и через знакомого чиновника передал жалобу царю.

21 апреля 1842 года в Аксентовскую прибыл сам губернатор…. Но и ему крестьяне свои 38 копеек платить отказались. На допросе крестьянин Шалгинский так и заявил: «Платить общественный сбор заставят только кандалы и тюрьма». Губернатор все понял: он мобилизовал находящихся в Аксентовском обществе 10 рядовых, 11 жандармов, 74 нижних чина от инвалидных (ветеранских) команд. Из батальона внутренней стражи Петрозаводска прислали целую роту солдат под командой штаб-офицера. Всего против мошинских мужиков было выставлено более 400 штыков под командой целого полковника. Волнения продолжались, 38 копеек платить никто не хотел.

Земля слухами полнится и летом 1842 года волнения перекинулись в поонежские деревни. Начали проявлять свое недовольство жители деревень Новотрубчевской, Луги, Заднедубровки, Плессов и Конёва: «мошинские не платят и мы платить не будем!». Противостояние не только не прекратилось, оно расширялось и принимало затяжной характер. 
Еще несколько народных делегатов отправились в Петербург. Прибыл особый чиновник из столицы. Крестьяне стояли на своем и были готовы взять в руки дубье и вилы… 

В ноябре 1843 года воинский и полицейский контингент в волнующихся мошинских и онежских деревнях достиг 500 человек, а к январю 1844-го года пришлось вызывать подкрепление — еще одну роту солдат. Но коневцы их встретили неласково. Генерал-майор Левенталь, командовавший Отдельным корпусом внутренней стражи, докладывал из Петрозаводска о событиях на Онеге и Моше: «бунтующие крестьяне атаковали команду и кольями нанесли удары пяти рядовым. «Не на то мы собрались, — говорили они, — чтобы исполнять ваши приказания, а готовы здесь все умереть». Усмирить коневских, федовских да мошинских крестьян удалось только к середине 1844 года….

20 крестьян были взяты под стражу, шести из них выбрили половину головы и бороды, «как самым опасным государственным преступникам», их прилюдно заковали в железо, многие крестьяне были выпороты розгами и плетьми. Всего под следствие попали 407 человек. Плакидин и Иван Попов по возвращении из Петербурга были наказаны 20 ударами плетьми и сосланы в Сибирь на поселение, Подарин и Шенгиных были отданы в арестантские роты, а Вандрусов и Субботин, находившиеся в «холодной» с лета 1842 года, — уже умерли. Оставшихся осужденных крестьян наказали розгами, да и отправили по гражданским тюрьмам. 

Огонь крестьянской войны так и не разгорелся на коневских и федовских берегах Поонежья, но крестьянское выступление на наших землях принесло свои плоды: реформа была подкорректирована и, в конце концов, поставленную задачу выполнила.

Крестьяне все-таки заплатили свои кровные выстраданные 38 копеек: со всех наших волостей было собрано более 1500 рублей дополнительной подати. А расходы государства на подавление выступления каргопольских крестьян составили… 3948 рублей. 

А. Плюснин.

В статье использованы следующие источники:
1. Власьев Г.Е. Волнения крестьян в Каргопольском уезде в 1842-44 гг. / Г.Е. Власьев//Исторические записки/Академия наук СССР, Институт истории. — М.: Издательство Академии наук СССР, 1940. — Выпуск 7. — с. 264-269
2. Крестьянское движение в России в XIX веке. Вопросы истории, № 8. Август 1957. с. 143-153.



© Сетевое издание "Плесецкие новости"